0
Наши герои продолжают вспоминать события Великой войны. Октябрь четырнадцатого года — время, когда международное сообщество пытается выработать «этику бомбометания» (которую впоследствии многократно будет нарушать). Своеобразный «юбилей»: ровно сто лет назад в воздушном бою один самолёт сбил другой.
- Самый лучший самолет всех времен и народов, какой только может быть придуман, - это дракон! – объявил Змей Горыныч.
У него был такой самодовольный вид, что друзья-летчики поневоле расхохотались.
- Горыныч, ты произносишь это каждый раз, когда тебе удается разогнать «догфайт» или напугать какого-нибудь доверчивого новичка, - напомнил младший лейтенант Вася.
- Ха, - дракон выпустил небольшое облачко пламени. – Бывают вещи, которые никогда не надоедают. Я уверен, например, что никогда не надоест смотреть, как на земле появляются белые шапки от взрывов. Штурмовики должны меня понять.
- Ну, коль скоро бомбардировщиков у нас тут нет, - хмыкнул Герман Вольф, - то да, думаю, с «белыми шапками взрывов» лучше взывать к впечатлениям штурмовиков.
- Кстати, - сказал Вася, - как раз в октябре у нас новые столетние юбилеи, и в том числе – связанные с бомбометанием.
- Это ваши русские тяжелые бомбардировщики «Ильи Муромцы», что ли? – прищурился Герман Вольф. Он повернулся к Змею Горынычу: - А ты-то как относишься к теме «Ильи Муромца», а, Горыныч? Кажется, в русской былине это был такой богатырь, который как раз занимался нейтрализацией зловредного влияния драконов.
- Ошибаешься, - зашипел Змей Горыныч. – Подводит тебя невежество, германец, ох подводит! Со Змеем сражались другие богатыри. Илья Муромец специализировался преимущественно на людях – на татарах да на разбойниках.
- Сколько тонкостей! – фыркнул вахмистр.
- Так в тонкостях всё удовольствие, - вступился за Горыныча Вася. – Еще скажи, что не наслаждаешься, например, разными возможностями, которые дают тебе модификации одного и того же самолета.
Герман Вольф задумался и наконец вынужден был признать Васину правоту.
- «Муромцы» Сикорского появятся в небе чуть позже, - проговорил младший лейтенант. – В декабре того же четырнадцатого, если мне не изменяет память. А октябрь четырнадцатого – время усиления авиации, время, когда летчики и их командиры делали первые выводы из первых успехов и неудач. Например, именно с октября во французской авиации вооружение аэропланов пулеметами стало обязательным.
- Страшно представить себе, как они стреляли из этих первых пулеметов на этих первых аэропланах, - проворчал Герман Вольф.
- Да, работенка была не сахар, - подтвердил Змей Горыныч, уже забывший «инцидент» с Ильей Муромцем. – Французы первые, а за ними следом и англичане начали устанавливать в носовой части на аэропланах с ферменной хвостовой частью и толкающим винтом пулеметы «Виккерс» или «Льюис». И вот уже пятого октября французский экипаж в составе пилота сержанта Жозефа Франтца и наблюдателя капрала Луи Кено, - впервые в истории боевой авиации сбил самолет противника в воздушном бою из пулемета. Они пилотировали биплан «Вуазен». Что любопытно, пулемет на этом самолете устанавливал, по просьбе командира эскадрильи, сам Габриэль Вуазен – старший брат Шарля Вуазена. Вылетали наши герои на миссию в районе Реймса.
- И какого беднягу он сбил? – поинтересовался Вольф. – Это тоже известно?
- О да, на «Авиатике» летели сержант Вильгельм Шлихтинг, пилот, и с ним лейтенант Фриц фон Цанген – наблюдатель, вооружение - одна винтовка. Франтцу и Кено уже доводилось участвовать в боевых действиях, но в предыдущие разы никого сбить им не удалось. Зато они успели сделать вывод, с какого расстояния следует открывать огонь, чтобы это принесло желаемый эффект.
- И в какой раз они попытались? – полюбопытствовал Вася.
- В одиннадцатый, - сообщил Горыныч. – Вывод же был такой: нужно подойти на десять метров и бить короткими очередями, потому что у пулемета была неприятная манера внезапно останавливаться. И вот четверть часа Франтц подбирается к «Авиатику» так, чтобы Кено было удобно открыть огонь. Наконец – пора! Кено выпускает сорок семь пуль. Немецкий летчик пытается уйти на вираже, тем временем пулемет Кено заклинило (как и ожидалось), Кено лезет разбираться с пулеметом – и вдруг видит, что больше стрелять не требуется: он попал. Несчастный «Авиатик» лег на левое крыло и падает на болота… Итак, впервые в истории авиации один самолет сбил другой самолет. Начало положено. А конца-края, очевидно, уже не будет…
- Коротко и печально, - вздохнул Герман Вольф. – И, кажется, в те дни со страниц всех газет не сходила тема Бельгии.
- Именно, - сказал младший лейтенант. – Седьмого октября немецкая артиллерия начала обстрел Антверпена. А восьмого наземные войска бельгийцев и англичан уже покинули Антверпен. В прессе развернулась своего рода дискуссия об этике бомбометания, поскольку того же восьмого октября британский аэроплан – «за рулем», как тогда писали, находился лейтенант британского воздушного флота Реджинальд Марикс, - бомбил Дюссельдорф и заодно уничтожил бомбардировкой с воздуха германский цеппелин Z-XI, находившийся в эллинге близ Дюссельдорфа. «Таймс», естественно, восхищалась английским летчиком и ставила его в пример германцам.
- Ого! – присвистнул Герман Вольф.
Дракон захохотал:
- Вот это мило!
- Представь себе, Горыныч, - усмехнулся Вася. – «Таймс» восхищенно писала о том, что когда лейтенант Макрикс летал над Дюссельдорфом, не было убито ни женщин, ни детей, и все тридцать семь церквей остались нетронутыми. «И хотя Кельнский собор в двадцати милях представлял солидную мишень, - я цитирую, - англичане не запятнали себя позором разрушения храмов или убийства мирных жителей».
- Да, - со вздохом произнес наконец вахмистр Вольф. – Человечество с тех пор далеко ушло от столь прекраснодушных принципов.
- Англичане сравнивали эту «гуманную» бомбардировку с тем, что совершали германцы в Антверпене, - заключил Вася. – Естественно, противопоставляя бесчеловечные действия германской авиации гуманным действиям авиации британской.
- А что немцы там натворили? – осведомился Горыныч.
- Если верить «Таймс», они бомбили Антверпен, как придется, по площадям, - сообщил Вася. – Англичане пригрозили: «Восторгаясь метанием бомб в Антверпен, пусть немцы помнят, что им будут отвечать тем же в прирейнских провинциях. Дюссельдорфский рейд лейтенанта Марикса был предпринят как предостережение. Пусть Германия решит сама, желает ли она своим городам участи Реймса и Антверпена».
- Гм, - молвил Герман Вольф. – Мда. Если я правильно помню, вторая мирная конференция в Гааге ознаменовалась тем, что представитель Франции добился «признания возможным бомбардирования с воздушных судов».
- То есть гуманисты всей Европы признали возможным бомбить объекты с воздуха? – уточнил Горыныч.
Германский летчик кивнул:
- В начале войны считалось, что бомбардирование, признанное международным соглашением как оружие для ведения сухопутной войны, должно вестись исключительно против крепостей и других военных объектов. Англия, однако, пошла дальше и выступила как новатор: в октябре, как только что рассказал Вася, английский бомбардировщик совершил налет на Дюссельдорф и на ряд других военных объектов, которые находились на значительном удалении от театра военных действий.
- А то, что от этих налетов, как пишет «Таймс», не пострадало ни мирное население, ни церкви, - это правда? – прищурился Вася. – Как по твоим данным, Вольф?
- Вроде, так, - пожал плечами вахмистр. – А вот французы в начале декабря четырнадцатого разбомбили вполне мирный город Фрайбург, который находился в восьмидесяти километрах за линией фронта. Тогда уже были значительные жертвы среди населения.
- Как раз с авиацией в Бельгии было весьма негусто в те дни, - подхватил младший лейтенант. – На всю бельгийскую армию имелась одна эскадрилья, которую возглавлял знаменитый летчик Гарро. Самолетов в ней было маловато. Только в конце октября Гарро получил дополнительно два «Блерио» и еще один «Вуазен» - бомбардировщик. В общем, «голодала» бельгийская авиация.
- Весь мир в те дни поразило падение Антверпена, - сказал, разминая крылья, Змей Горыныч. В его глазах появился желтый блеск. – В октябре четырнадцатого, как я припоминаю, всеобщим любимцем стал бельгийский король Альберт I. От него дамы прямо в обморок падали. Да и господа офицеры не отставали. Альберт был общим кумиром. Еще бы! Король-герой, молодой и прекрасный.
- А что он такого героического совершил? – хором спросили Вася и Герман Вольф.
- Вывел войска из Антверпена, - пояснил Горыныч. – Но вывел их красиво и героически. Поэтому и Петербург – тебе, Вася, это будет особенно интересно, – отозвался на событие множеством восторженных стихов. В частности, Александр Блок напечатал стихотворение «Антверпен», где имелись особые строки, посвященные авиаторам:
Но все – притворство, все – обман:
Взгляни наверх… В клочке лазури,
Мелькающем через туман,
Увидишь ты предвестье бури –
Кружащийся аэроплан.
Вахмистр Вольф и младший лейтенант Вася замолчали, разинув рты. Им и в голову не приходило, что Змей Горыныч способен цитировать стихи, да еще Блока.
- Красиво, - наконец высказался Вася. – «Предвестье бури – кружащийся аэроплан».
- Если у нас на сервере летать как «предвестье» и кружиться как попало, долго не продержишься, - засмеялся Герман Вольф, разрушая очарование момента, вызванное стихами. – Тут, знаешь ли, на «клочки лазури» пялиться некогда. Лови противника в прицел да верти головой на триста шестьдесят градусов.
- Давайте вернемся в Европу, - предложил Горыныч.
- Давайте, - охотно согласился насквозь прозаический человек Герман Вольф. – Германцы, разумеется, не вняли предостережениям «Таймс». И еще меньше впечатлили их угрозы в связи с рейдом на Дюссельдорф. Двенадцатого октября немецкая авиация бомбила Париж. Для обывателей такие налеты были чем-то диковинным, экзотическим, поэтому и вели себя люди не так, как в позднейшие времена, наученные горьким опытом.
- А как они себя вели? – заинтересовался Горыныч.
- Сначала они заметили в небе небольшую темную точку, как сообщает очевидец, - Герман Вольф повел рассказ так, словно этим очевидцем был он сам. – И тут же все на улицах замерли и начали смотреть наверх. И тут аэроплан как будто вынырнул перед людьми из облаков и очутился над бульваром. Тут народ опомнился и начал разбегаться. Кто-то выпрыгнул из трамвая, женщины с детскими колясками бежали в переулки, чтобы скрыться от опасности. Аэроплан спускался все ниже и ниже, а затем начал быстро набирать высоту. И когда он пошел вверх – вот тут-то раздался грохот. Поднялась паника, народ заметался в беспорядке. Хотя бомба упала далеко от бульвара – она попала в поезд, стоявший у станции. У северного вокзала, где это произошло, собралась толпа, здание было оцеплено полицией…
- Масса впечатлений, - заметил Вася. – И довольно мало толку.
- Да, потому что поезд был пустым, - подтвердил Герман Вольф. – Потом высказывалось предположение, что бомба предназначалась для военного поезда – а тот находился на другой станции, так что германский авиатор посеял панику, так сказать, напрасно.
- Да уж, - кивнул Вася. – А в России, в связи с полученным за первые месяцы войны опытом, была произведена первая реорганизация боевой авиации. По приказу Верховного главнокомандующего каждой отдельной армии придали одну авиационную роту. До октября русские авиационные роты обычно оставались на месте своего постоянного квартирования. Между тем армия на месте не стояла. В конце концов, авиационные отряды, находившиеся непосредственно в действующей армии, теряли связь с «квартирой», и «квартиры», как писали тогда, «не могли их питать необходимыми предметами».
- Хорошее слово – «питать», - дракон мечтательно выдохнул еще один клубок пламени. – Правильное.
- Согласно тому же приказу, - продолжал Вася, - все авиационные отряды, выделяемые в группу при армии в техническом и хозяйственном отношении, непосредственно подчинялись командиру находящейся при армии роты, а тот, в свою очередь, - начальнику штаба армии. Это был важный, фактически эпохальный приказ, поскольку именно он положил начало отделению авиации от воздухоплавательных частей.
- Разумно, - одобрил Герман Вольф.
- Имелась еще одна проблемка, - продолжал Вася. – Я говорю «проблемка», потому что по сравнению со всем, что происходило тогда в Европе и, в частности, в европейской авиации, это, конечно, мелочь, единичный вопрос. Но тем не менее. В русских авиационных отрядах появились так называемые «охотники» - добровольцы. Это были летчики, обладающие пилотскими дипломами. Некоторые – довольно известные в авиационном мире, спортсмены, рекордсмены. Они захотели принять участие в военных действиях. Причем некоторые пришли не с пустыми руками – они явились со своими личными аэропланами.
- И? – нетерпеливо перебил Горыныч. – Где тут проблемка?
- Да что с ними делать? – Вася хмыкнул. – Командование было в растерянности. Некоторые из этих летчиков по крайней мере поступили в армию по контрактам. А были совершенно непрактичные романтики, они прямо со своими спортивными машинами заявились в действующие авиационные части. «На правах охотников» - то есть, без всякого жалованья. И заодно – без технического состава, то есть без механиков, без запчастей, без горюче-смазочного материала… Командование запрашивало «верх»: не назначить ли им хотя бы жалованье в триста рублей в месяц? И вообще, что делать с этими энтузиастами?
- Ха, и что ответило командование? – спросил Горыныч.
- Попыталось отделаться от гражданских, - отозвался Вася. – То есть все признавали, что это отличные пилоты. Но как они будут вести разведку, если «не умеют отличить полка от дивизии»?..
- Да уж, – кивнул Герман Вольф. – А вообще, как мы помним, октябрь оказался своего рода итоговым месяцем четырнадцатого года. То есть подводились первые итоги и делались первые выводы.
- Не забудем, что именно тогда война начала входить в затяжную фазу, - прибавил Вася. – Время появилось, чтобы перевести дух и призадуматься. Открылись, в общем-то, неожиданные вещи. Прогресс плохо поддавался прогнозированию, поскольку таких вещей, как летательные аппараты тяжелее воздуха, раньше никто не делал. Опираться на опыт мировой истории оказалось невозможно.
- Ты, Вася, сегодня философски настроен, - заметил Горыныч.
- Разве? – Вася выглядел удивленным. – Не замечал. Я реалист и практик, как всегда… Так вот, в штабе командования поначалу считали, что потери в летном составе будут незначительными. То, что происходило с летчиками, оказалось для штабистов неожиданностью.
- Почему? – Герман Вольф. – Кажется, довольно легко было предположить…
- Это нам, имеющим возможность изучения опыта двух мировых войн, не считая «локальных конфликтов», вроде войны в Корее, - легко судить о возможности потерь, - перебил Змей Горыныч. – Даже американцы, сбрасывая атомные бомбы на Японию, не вполне представляли себе последствия. Хотя опыт сорок пятого года несопоставим с опытом октября четырнадцатого… А тут – самое начало воздушных боев.
- Так вот, о воздушных боях, - подхватил нить разговора младший лейтенант. – В том-то и дело, что в первые месяцы Великой войны верховное главнокомандование даже не предполагало, что возможны воздушные схватки между летчиками. Бой «самолет против самолета» попросту не рассматривался. А гибель штабс-капитана Нестерова казалась тогда случайностью. И, в общем, эти идеи возникли не на пустом месте. В первые дни Великой войны авиаторов в русской армии действительно оказалось больше, чем аэропланов. Поэтому Верховный главнокомандующий – великий князь Николай Николаевич – двадцать пятого октября четырнадцатого года приказал: «Прием в армию со стороны добровольцев летчиков и летчиц, казалось бы, правильным обусловить лишь прибытием со своими собственными аппаратами, так как к представлению этим лицам казенных аппаратов, которых в большинстве отрядов недостаточно и для летчиков-офицеров, не имеется никаких оснований».
- Ого! – вставил Змей Горыныч. – «…и летчиц»! Рассматривался вариант появления русских авиатрис на фронте! Брунгильда Шнапс была бы в восторге.
- Мы знаем, что женщин-летчиц в те годы на фронте практически не было, - напомнил Вася. – И уж Брунгильда-то об этом осведомлена лучше всех нас. Но великий князь, надо полагать, знал, о чем говорит: энтузиастки рвались на фронт так же, как и энтузиасты…
- Товарищ младший лейтенант, я призываю вас быть объективным, - торжественно провозгласил вахмистр Вольф. – Конечно, воздушные бои оказались новинкой военного дела, но все-таки в первые месяцы войны больше всего потерь авиационные части несли вовсе не из-за боевых действий, а по причине поломок. Вынужденная посадка на территории противника, разрушение самолета в воздухе, штопор, скольжение на крыло… Пожар в воздухе из-за несовершенства двигателя… Да мало ли было небовых потерь!
- А у немцев? – ревниво спросил Вася.
- У немцев, товарищ младший лейтенант, число таковых потерь доходило в первые месяцы войны до пятидесяти процентов, - признал Герман Вольф. – Многие самолеты разваливались прежде, чем успевали вступить в дело. В полете облетала обшивка, обламывались крылья, конец вала двигателя вместе с винтом, расчалки. Частой причиной гибели летчиков была остановка мотора на взлете. К октябрю германские авиачасти потеряли таким образом сто из двухсот тридцати двух самолетов. Пятьдесят два пилота при этом погибли. Кстати, дважды бил аппарат на взлете хорошо знакомый нам Эрнст Удет. И оба раза он отделался гауптвахтой… Впрочем, во французской и английской авиации дело обстояло приблизительно так же. Не знаю, не ранит ли это твои чувства, Вася, но по моим данным у русских на Южном фронте число летательных аппаратов сократилось с девяносто девяти в начале войны до шести – к декабрю четырнадцатого.
- Ну знаешь! – возмутился Вася. – Подобной статистикой мои чувства, если тебя это действительно волнует, Герман, не просто ранены, а прямо-таки растерзаны… Срок службы самолета до капитального ремонта, выходит, составлял три месяца, а двигатель «жил» примерно пятьсот часов. До первой переборки двигатель работал не более пятидесяти часов.
- Так ведь самолет можно починить, - утешил Васю Змей Горыныч. – И примерно половину разрушенных аппаратов снова ставили в строй. Только в России работало во время войны семь авиапарков: первый – в Петрограде, обслуживал Северный фронт и авиационные школы; второй, самый большой, - в Варшаве, он обеспечивал Западный фронт. Третий находился в Киеве, обслуживал Юго-Западный фронт. Седьмой размещался сначала во Пскове, позже - в Твери. И еще свои авиапарки имели Южный, Кавказский и Румынский фронты. Одновременно ремонтировали до сорока самолетов. Что особенно важно, парк был способен сняться с места и перебазироваться буквально за два, максимум три дня.
- Звучит неплохо, - кивнул Вася, - но по твоему описанию понятно, что практически все авиапарки располагались довольно далеко от линии фронта.
- Поэтому были организованы специальные ремонтные поезда, - пояснил Горыныч. – Первый такой поезд появился в России на Западном фронте – и как раз в октябре четырнадцатого. – Горыныч подышал огоньком, собираясь с мыслями. – Первый поезд состоял из трех вагонов. А потом их число достигло аж пятидесяти.
- Такое происходило не только в России, - заметил Герман Вольф. – Авиапарки появлялись и у других государств. А в Германии вообще авиации начали уделять самое пристальное внимание. Именно в октябре четырнадцатого года для решения проблем германских авиачастей была создана «Инспекция летчиков».
- Видите, братцы, какое изобилие событий случилось ровно сто лет назад! – подытожил Горыныч. – Можете теперь посвящать свои полеты любому из них. Кстати, кто сегодня летит на штурмовку?
- Так все равно же никто не позволит разворотить бомбами Париж, - пробурчал Герман Вольф.
- А тебе бы хотелось? – захохотал Вася. – Ладно уж, берем по «Илу» и посмотрим, на что мы с тобой годимся. Надеюсь, с тобой не случится то же, что со всенародно любимым Удетом, и ты не окажешься на гауптвахте.
